С.Д.Крыжицкий
"АРХИТЕКТУРА АНТИЧНЫХ ГОСУДАРСТВ СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ"

ГЛАВА 1
НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ИЗУЧЕНИЯ АНТИЧНОЙ СЕВЕРОПРИЧЕРНОМОРСКОЙАРХИТЕКТУРЫ

Исследование архитектуры античных северопричерноморских государств.

Пробуждение профессионального интереса исследователей к архитектуре античных государств Северного Причерноморья возникает более чем на столетие позднее начала археологического и исторического изучения античных памятников на территории нашей страны. Оно относится к началу 20 в. когда на основании археологических данных была впервые научно обоснована Б. В. Фармаковским и графически выполнена П. П. Покрышкиным объемно-планировочная реконструкция дома из раскопок Ольвии в 1902— 1903 гг. [Фармаковский, 1906]. Позднее появляется реконструкция жилого дома из раскопок 1909—1910 гг. на участке НГФ в Ольвии, сделанная по указаниям Б. В. Фармаковского К. П. Калачевым [Фармаковский, 1913].

Помимо упомянутых разработок Б. В. Фармаковского, посвященных жилым домам, следует назвать исследования М. И. Ростовцева, в которых был сделан анализ развития монументальной живописи склепов Боспора [Ростовцев, 1913, 1914], и К. Э. Грине-вича, касающиеся оборонительных стен Херсонеса Таврического [Грине-вич, 1926, 1927, 1930, 1959].

Все эти работы были выполнены на высоком для своего времени профессиональном уровне и во многом сохраняют свое значение и сейчас. Особенно это относится к трудам М. И. Ростовцева и К- Э. Гриневича. Исследование Б. В. Фармаковского (1906) ценно для нас главным образом своей методикой, поскольку предложенная им конкретная реконструкция дома проверки временем не выдержала и дважды пересматривалась, причем во второй раз кардинально [Соболев, 1953; Крыжиц-кий, 1971, с. 48—60].

После работ Б. В. Фармаковского, М. И. Ростовцева, К. Э. Гриневича вплоть до конца 30-х годов интерес к архитектуре северопричерноморских государств почти замирает. Сложившаяся ситуация, разумеется, не означала отказа от раскопок и археологического изучения архитектурно-строительных остатков. Однако исследователи ставили перед собой в этих случаях иные задачи, главной целью являлась добросовестная публикация археологических результатов.

Начальный этап профессионального подхода к исследованию архитектуры характеризуется разрозненностью тематики, отсутствием твердых методических основ в осуществлении тех или иных разработок, серьезных попыток комплексного подхода к истории архитектуры региона. Усилия исследователей сосредоточивались главным образом на анализе и интерпретации отдельных объектов или их категорий.

В основе разработок значительную роль играли представления об античной архитектуре вообще — северопричерноморская архитектура в силу своей неизученности не воспринималась как достаточно самостоятельное явление. Причины такого положения носили объективный характер. Это прежде всего малое количество открытых в Северном Причерноморье остатков архитектурных сооружений, неразработанность ряда вопросов истории развития не только северопричерноморской, но и античной архитектуры. Достаточно напомнить, что первое серьезное специальное исследование, посвященное историко-архитектурному осмыслению античных жилых домов, было опубликовано лишь в 1916 г. [Rider, 1916]. Мы не имеем в виду в данном случае статью в словаре Да-ремберга и Саглио [Daremberg, Sag-lio, 1892; Крыжицкий, 1982, ст. 6]. Отсутствовали в первой половине 20 в. и разработанные методики реконструкции, в частности, безордерных архитектурно-строительных объектов.

Новый импульс развитию историко-архитектурного направления был дан В. Д. Блаватским (1939, 1940, 1948), который впервые в кратком очерке истории архитектуры античных городов Северного Причерноморья обобщил основные накопленные данные. Это был принципиальный сдвиг в подходе и оценке проблемы. Новизна подхода заключалась в его целостности и комплексности. Именно эти работы являются по сути истоками истории архитектуры в ее истинном значении. После этого интерес к архитектуре античных государств Северного Причерноморья начал расти более активно, чем ранее. В 50 — начале 70-х годов осуществляются попытки создания не только кратких обобщающих проблему работ — к ним относится краткое изложение античной архитектуры северопричерноморских городов в Истории Украинской архитектуры [Асеев, 1957]; статья «Архитектура» [Карасев, 1955]; раздел «Архитектура античных государств Северного Причерноморья» в десятитомной Всеобщей истории архитектуры [Сорокина, 1973], но и более углубленных исследований отдельных проблем по реконструкции тех или иных, правда, весьма редких, объектов [Блаватский, 1957, с. 28—34, 68—71; Соболев, 1953; Карасев, 1964; Ковалевская, 1958]. Появляются работы, в которых обобщаются вопросы строительного дела в масштабах отдельного центра [Блаватский, 1957], даются краткие общие характеристики жилых домов [Леви, Карасев, 1955], излагается история развития монументальной живописи Боспора [Ернштедт, 1955], рассматривается проблема происхождения уступчатых склепов Боспора [Кауфман, 1947].

Эти работы позволили определить и яснее понять будущим исследователям наиболее актуальные направления разработок по истории архитектуры. Они показали самостоятельное значение античной северопричерноморской архитектуры, важность и необходимость ее специального изучения, т. е. выделения в самостоятельный раздел историко-культурных знаний. Стала также вполне очевидна необходимость доведения анализа архитектурно-строительных остатков до завершающей стадии их изучения — создания научно обоснованных планировочных и объемно-планировочных графических реконструкций сооружений. Именно эти реконструкции, а не разрозненные сведения по тем или иным объектам и вопросам строительства и архитектуры, при всех возможных лакунах, но всегда с трезвым учетом степени достоверности реконструкции, представляют собой полноценный исторический источник.

Начиная с 70:х годов наряду с дальнейшим углублением и профессионализацией изучения отдельных архитектурных объектов, существенно развиваются исследования по реконструкции этих объектов. Создаются теория реконструкции ордерных сооружений [Воронов, 1978], конкретные методики реконструкции жилых комплексов [Крыжицкий, 1971, с. 88—97; 1972; Щеглов, 1982] и ордерных построек [Пичикян, 1978; 1984, с. 257—264].

На третьем этапе были предприняты попытки углубленных обобщающих в границах региона и античной эпохи исследований двух основных категорий объектов, открываемых в ходе раскопок: жилых домов [Крыжицкий, 1971, 1982] и ордерных сооружений [Пичи-кян, 1984]. Проведены также комплексные исследования Таманского то-лоса и его окружения [Сокольский, 1976], историографические исследования градостроительства и архитектуры Ольвии [Крыжицкий, 1985], акрополя и оборонительных комплексов Пантикапея [Толстиков, 1984], укреплений Фанталовского полуострова [Толсиков, 1989], реконструкции так называемого пританейона в Пантика-пее [Воронов, Михайлова, 1975], исследование комплекса ордерных деталей из Ольвии [Буйских А. В., 1988] и др. Параллельно исследовались вопросы формирования и эволюции смешанного греко-варварского стилевого направления архитектуры, периодизации истории античной северопричерноморской архитектуры, особенности развития конструкций и строительной техники, базирующиеся на истории домостроительства [Крыжицкий, 1982]. Нельзя также не отметить глубокие исследования архитектуры Царского и Золотого курганов [Шалькевич, 1976; Гайдукевич, 1981], а также работы, посвященные изучению усадеб Западного Крыма [Щеглов, 1978, 1984, т. 21—25], и около трех десятков жилых домов Керкинитиды [Кутайсов, 1990]. Важность последних заключается прежде всего в том, что дома Керкинитиды дают яркое представление о жилище V—IV вв. до н. э., т. е. заполняют значительную лакуну в наших знаниях об этой категории сооружений (до сих пор мы располагали сведениями в основном о домах архаического и эллинистического времени, а также о домах первых веков нашей эры). Следует отметить также наблюдаемое в последние два десятилетия значительное обогащение источниковедческой базы [АГСП, 1984; АУС, 1986].

Все это создает достаточную базу для проведения в настоящее время обобщающего исследования по истории северопричерноморской античной архитектуры в целом.

Первая попытка такого краткого обобщения на новом уровне наших знаний была осуществлена нами в соответствующем разделе II тома «Археологии Украинской ССР» на русском языке [1986, с. 393—429].

Архитектура Северного Причерноморья в источниках. Основным источником наших сведений по градостроительству, архитектуре и строительству в Северном Причерноморье являются остатки сооружений, открываемые в ходе раскопок. К настоящему времени подобные объекты в большом количестве открыты как в античных северопричерноморских городах, так и на окружающих их поселениях. Это остатки улиц и площадей, храмов, алтарей, жилых домов, оборонительных стен, башен и ворот, терм, гончарных печей и виноделен, различных инженерных устройств и конструкций. Помимо подобных остатков, находившихся in situ и тем самым являющихся наиболее надежными источниками для воссоздания планировки и облика архитектурных сооружений, большую роль играют также обнаруживаемые архитектурные детали — части колонн и антаблементов, кровельного декора. Находки архитектурных деталей характерны главным образом для городов, где и велось основное ордерное строительство. Наибольшее число ордерных деталей обнаружено в Ольвии, Херсонесе и Пантикапее. Этот вид археологических источников незаменим для реконструкции фасадов ордерных сооружений, о чем речь будет идти ниже. Именно остатки сооружений, раскопанные in situ, и найденные архитектурные детали являлись основой для характеристики архитектуры. Критика этих источников содержится в ряде специальных работ [Крыжицкий, 1971; 1982; 1985; Пичикян, 1984], в связи с чем нет необходимости касаться этого вопроса здесь.

Наряду с указанными источниками, которые мы условно назовем архитектурно-археологическими, для целей настоящей работы может быть привлечен и ряд других источников, в частности литературные, эпиграфические, нумизматические и изобразительные. Они отличаются отрывочностью, отсутствием систематичности, меньшей степенью достоверности. Кроме того, важность этой категории материалов трудно переоценить с точки зрения существования конкретной постройки, а иногда и содержащихся в них, пусть и кратких, характеристик объемного решения тех или иных сооружений. Удельный вес этих источников по сравнению с архитектурно-археологическими источниками значительно меньше. В целом комплекс таких источников в отношении северопричерноморских городов несравненно беднее и по сравнению со всем античным миром [Зубов, Петровский, 1940]. Тем не менее, игнорировать эти сведения о северопричерноморских городах, разумеется, было бы неверно.

Литературная традиция. Сведения об архитектуре античных государств Северного Причерноморья немногочисленны. Среди них наиболее подробные касаются только Ольвии. Они содержатся главным образом в IV книге Геродота в рассказе о скифском царе Скиле и в Борисфенитской речи ритора из Вифинии Диона Хризостома.

От Геродота [Геродот, IV, 78, 79] мы узнаем о том, что Ольвия около середины V в. до н. э., т. е. на этапе постепенного экономического подъема, была окружена оборонительными стенами и башнями, в стенах имелись ворота. В городе находились рыночная площадь и большой, роскошный, обнесенный стеной дворец. Вокруг дворца располагались беломраморные сфинксы и грифоны. Иной предстает перед нами Ольвия в описании Диона Хризостома [SC, I, с. 173—176], который побывал в Ольвии пятью столетиями позднее — в конце I в. н. э., когда после гетского нашествия территория Ольвии сократилась почти в три раза. Дион, в частности, указывает, что Ольвия этого времени занимала небольшое пространство, примыкающее к части прежней городской черты, где осталось несколько башен. Застройка состояла из домишек почти без промежутков, обнесенных низкой и непрочной стенкой. В стенах имелись ворота. В городе находился храм Зевса, располагавшийся на ступенчатом стереобате; перед храмом — площадь. В храмах, как и на некрополе, не сохранилось ни одной целой статуи или надгробия.

Как видно из сказанного, даже эти сведения, наиболее подробные, весьма ограничены. Кроме того, следует учитывать, что рассказ Геродота о Скиле, в котором перечисляются упомянутые выше сооружения, имеет легендарный характер и вследствие этого не отличается конкретностью.

Еще более отрывочны свидетельства других авторов. Они состоят в основном из упоминаний о том или ином сооружении. Так, у Страбона в отношении Боспора Киммерийского это храм Асклепия, акрополь, гавань и доки для 30 кораблей в Пантикапее [SC, I, с. 99, 124], стена Асандра длиной 360 стадий с 10 башнями на каждой стадии [SC, I, с. 127]; ров и вал в Киммерике [SC, I, с. 127], памятник Сатиру — курган, насыпанный на мысе одним из царей [SC, I, с. 132]. В устье Тиры Страбон отмечает башню Неоп-толема [SC, I, с. 119], а в Херсоне-се — святилище, в котором находились храм и статуя богини Девы [SC, I, с. 123].

Отдельные сооружения называют и другие авторы: храм, статуя и алтари Ахилла на Левке (Арриан, Максим Тирский и др.) [SC, I, с. 225, 591], храм Арея (Лукиан Самосатский) [SC, I, с. 558] и театр в Пантикапее (Полиен) [SC, I, с. 564]; дворец и здание суда там же [SC, I, с. 565], храм Артемиды в Тавриде на мысе Парфе-ний, имевший огромные колонны, подножие статуи, двустворчатую дверь, алтарь из белого камня, к храму вели 40 ступеней (П. Овидий Насон *) [SC, II, с. 85, 96] и др. [Пичикян, 1984, с. 153—156].

Помимо свидетельств о наличии тех или иных сооружений, которым в большинстве случаев, очевидно, можно почти полностью доверять, к остальным изредка сообщаемым подробностям следует относиться весьма осторожно, учитывая возможные искажения при передаче автору сведений и при последующих переписях, а также разницу в представлении современных исследователей и древних авторов. Необходимо учитывать и изменения географической ситуации, происшедшие за 1,5— 2,5 тыс. лет, в частности конфигурации береговой линии. Так, например, совершенно некуда уместить длину Асандровой стены в 360 стадий на крымском перешейке у Мэотиды, как пишет Страбон. Не исключено, что этот вал входил в основу Перекопского вала [Блаватский, 1964, с. 131; Сокольский, 1957, с. 99 и ел.]. Однако, если исходить из возможной реконструкции береговой линии с учетом того, что уровень моря в районе Северо-Западного Крыма был ниже на 4 м [Щеглов, 1978, с. 16], длина вала окажется намного больше, чем у Страбо-на, даже если принять максимальную из известных длину стадия. Вызывает сомнение и число башен на каждый стадий, при котором длина отдельных куртин составила бы всего около полутора десятков метров. Более реальным представляется меньшее количество башен, возможно, всего одна на стадий [Блаватский, 1964, с. 131, прим. 26]. Примеры можно умножить, особенно если вспомнить часто трудноразрешимые споры относительно локализации тех или иных городов и сооружений [Агбунов, 1978, 1979, 1983, 1984].

Из всех источников выделяется абсолютной достоверностью свидетельство очевидца — Диона Хризостома. В связи с этим отметим, что сведения Диона находят прямое подтверждение при раскопках Нижнего города Ольвии [Крыжицкий, 1985, с. 134].

Античная литературная традиция в отношении градостроительства северопричерноморского региона представляет интерес также с точки зрения определения статуса тех или иных населенных пунктов. Эти определения в общем случае позволяют предполагать и определенную градообразующую структуру [Крижицький, 1989]. Так, например, полис — государственное образование — связывается с наличием таких комплексов и сооружений, как агора, теменосы, полисные сооружения— здания совета (булевтерий), городских властей (пританейон), суда (дикастерий), театра, гимнасия, строительства домов городских типов и т. д. Соответственно в деревне или деревушке, как и в эмпории (в его общеупотребительном значении), подавляющее большинство этих комплексов должно отсутствовать. Все это, разумеется, в случае верной идентификации термина с тем или иным центром, помогает более уверенно реконструировать общую архитектурно-градостроительную характеристику населенного пункта.

Роль литературной традиции, как и эпиграфических памятников, далеко не исчерпывается фактологическими сведениями о Северном Причерноморье. Для более полного понимания северопричерноморской архитектуры, выявления ее особенностей, а также обоснования реконструкций с использованием аналогий, имеют большое значение описания архитектурных сооружений Греции и Малой Азии, теоретические рекомендации древних авторов — непосредственно рассматривавших вопросы градостроительства, архитектуры и строительства — Платона, Аристотеля, Витрувия, Филона Византийского и др., и касавшихся их попутно — Фукидида, Плутарха, Полибия, многочисленных греческих и римских авторов [Зубов, Петровский, 1940; Михайлов, 1967; Витрувий, 1936].

Так, в частности, описание городов Платоном и в особенности Аристотелем, несмотря на стремление, например, Платона к идеальной абстрактной схеме, все же отражает вековой накопленный опыт градостроительства. Эти описания находят определенное отражение и в градостроительных элементах северопричерноморских городов, а потому могут использоваться в известной степени при реконструкции градостроительных схем. Так, например, Платон в «Законах» говорит о расположении святилищ возле торговых площадей, а у святилищ — судов [Зубов, Петровский, 1940, № 65]. В Северном Причерноморье именно это мы видим в Ольвии, где центральный теменос находился с северной стороны агоры, а к западу от теменоса располагался дикастерий. В планировке Ольвии же, сознательно или стихийно, нашла отражение и такая рекомендация Аристотеля, приведенная им в Политике, как совет об использовании регулярной прямоугольной планировки только в отдельных частях города [Зубов, Петровский, 1940, № 68—5]. Именно в рекомендациях Филона Византийского, в его труде «О фортификации» содержится рекомендация строить стены толщиной и высотой соответственно не менее 10 и 20 локтей, что примерно составляет в случае использования короткого ионийского локтя соответственно 4,44 и 8,88 м. Близкую толщину имели куртины Ольвии в районе западных ворот, что позволяет реконструировать и их возможную высоту. Из приведенных примеров, а их можно многократно умножить в отношении приемов строительной техники, храмов и жилых домов, а также зданий общественного назначения во всех северопричерноморских городах, становится очевидно, что градостроительная и архитектурно-строительная практика в Северном Причерноморье протекала в русле общегреческой.

Использовались здесь также и античные метрические системы. В Херсо-несе, например, город и хора планировались по египетским мерам длины (локоть — 0,525 м, фут — 0,350 м), распространенным в Малой Азии, в архитектуре же помимо египетских мер применялись ионийские, дорические и аттические (короткий ионийский фут — 0,296 м, дорийский фут — 0,326 м, аттический длинный фут — 0,308 м) [Николаенко, 1983, с. 17]. В Ольвии и Пантикапее в монументальной архитектуре получили распространение самосский (0,350 м) и позднее ионийский (0,296 м) футы [Пи-чикян, 1975, с. 133; Буйский А. В., 1988, с. 70]. В первые века, судя по размерам фриза с архитравом из Гор-гиппии [Пичикян, 1984, с. 263], в Северном Причерноморье появляется римский фут (0,30 м).

Важность литературной традиции для северопричерноморских городов заключается и в том, что только на основании этой традиции и памятников лапидарной эпиграфики мы можем, хотя и весьма приблизительно, представить себе систему городской регламентации, организации строительства и проектирования, роли архитектора, строителя и т. д.

Так, в частности, Платон включает в круг задач астиномов заботу о чистоте города, хорошем стоке дождевых вод, о благоустройстве [Зубов, Петровский, 1940, № 65, 985]. Близкие задачи астиномов перечисляет и Аристотель, который, кроме того, указывает, что в более многолюдных городах ас-тиномия распадается на несколько отдельных отраслей — надзирателей за городскими стенами, попечителей источников и гаваней и др. [Зубов, Петровский, 1940, № 986, 992]. Надзор за санитарным благоустройством городов возлагается на астиномов и в Пергам-ской надписи [Зубов, Петровский, 1940, №988, 989].

Лапидарные источники позволяют также составить примерное представление об оплате услуг строителей и собственно стоимости строительства в сопоставимых ценах. Так, например, судя по Псевдо-Платону (последняя четверть V — первая половина IV вв. до н. э.), труд архитектора оценивался примерно в 20 раз дороже, чем хорошего плотника (более 10 тыс. драхм и 500—600 драхм); этот же автор отмечает немногочисленность архитекторов во всей Элладе [Зубов, Петровский, 1940, № 999]. 175 пар черепиц с о-ва Сирое при ремонте Туфового храма на Делосе в 279 г. до н. э. стоили 145 драхм [Зубов, Петровский, 1940, № 1001]. В то же время, по Катону (234—149 гг.), в Риме керамион пон-тийской соленой рыбы стоил 300 драхм [SC, I, с. 625]. По эдикту Диоклетиана (301 г. н. э.) каменщик в день мог получить 25 денариев, столяр — 50, маляр — 70, живописец, расписывающий стены,— 150 денариев [Зубов, Петровский, 1940, № 1004].

Литературная традиция дает некоторое представление и о системе подготовительных (проектных) работ архитектора. Так, Плутарх, в частности, упоминает о наличии проектов (Logoi) и моделей (paradeigmata) [Зубов, Петровский, 1940, № 1005]. В какой степени это использовалось в греческом, в отличие от римского, мире, у нас вполне определенных данных нет [Воронов, 1980, с. 214 и ел.]. Возможно, Logoi представлял собой не графическое изображение, а чисто словесное описание. Но, как бы там ни было, без таких чертежей или описаний при строительстве крупных объектов обходиться не могли, в том числе, и в Северном Причерноморье.

Из всего сказанного следует считать допустимым использовать методически, при анализе северопричерноморской архитектуры, источники, содержащие теоретические сведения либо касающиеся не Северного Причерноморья, а Средиземноморского региона.

Эпиграфические источники. Относительно большое количество памятников письменности об архитектурных сооружениях в Северном Причерноморье представлено лапидарными надписями. Они характеризуются, как правило, полным отсутствием какой-либо описательности. Речь идет лишь о констатации существования постройки. Принципиальное отличие лапидарных свидетельств от подавляющего большинства литературных источников заключается в абсолютной достоверности тех или иных сведений. Следует, однако, подчеркнуть, что целесообразно привлекать только те надписи, в которых содержится конкретное наименование сооружения, поскольку упоминание лишь жреца того или иного божества не обязательно свидетельствует о наличии именно храма. Равным образом не могут сами по себе служить надежным доказательством существования того или иного храма надписи с именами божеств на постаментах для статуй.

Значительное число надписей обнаружено в Ольвии. Судя по ним, в Оль-вии предполагается наличие театра [IPE, I2, № 25; конец IV в. до н. э.; НО, № 28; середина III в. до н. в.], храма со статуей, очевидно, Аполлона [НО, № 29; середина III в. до н. э.], судя по приглашению на угощение в святилище Аполлона [НО, № 35, 36; II в. до н. э.], существование в этом святилище дома симпосий; двух оборонительных стен в районе гаваннои части и двух стен в другой части города, пяти башен, рыбного рынка, хлебного амбара, пилона у места выставки товаров [IPE, I2, № 32В; конец III — начало II вв. до н. э.]; экклесиастерия [IPE, I2, № 24; конец IV в. до н. э.], гимнасия IPE, I2, № 40; II—III вв. н. э.], алтарей [НО, № 68, 69; III в. до н. э.], храма Аполлона Простата [IPE, I2, 98] и сокровищницы, упоминаемой в декрете коллегии Семи [IPE, I2, 76], оборонительной башни [IPE, I2, 179]. Известен ряд сооружений Ольвии и в надписях первых веков нашей эры — термы [IPE, I2, № 174), храм или храмы, посвященные Серапису, Изиде, Асклепию, Гигиен, Посейдону [IPE, I2, № 184], Аполлону [IPE, I2, № 175], молельня [IPE, I2, № 176], стоя, посвященная Августу и Тиберию [IPE, I2, 181], экседра [IPE, I2, № 182], столовая с тремя застольными ложами [НО, № 85], пилон и прясло стены [IPE, I2, 180], башни, посвященные Зевсу Полиарху и народу [IPE, I2, 183] и др.

Среди этих свидетельств выделим три. Два из них дают некоторое представление о характере упомянутых памятников. Это башня II в. до н. э. Кле-омброта, посвященная Гераклу, и, как отмечается в декрете, удивительная на вид [IPE, I2, № 179]. Там же указывается, что она находилась на берегу реки. Эти данные позволяют сопоставить башню Клеомброта с развалом так называемой пристани в затопленной части Ольвии [Крыжицкий, 1984, с. 42 и ел.]. Размеры в плане этого развала, достигающие примерно 83Х X24-J-33 м, говорят о необычном виде этого сооружения в древности. Во втором свидетельстве, относящемся ко времени Александра Севера (222— 235 гг.), упоминается, что храм имел портик, черепичную крышу и помимо дверей — окна [IPE, I2, № 184]. Именно последнее и представляет наибольший интерес, поскольку наличие окон нетипично для греческих храмов и связывается с римской традицией. Наконец, третье из упомянутых свидетельств важно тем, что при строительстве бани, посвященной Септимию Северу (193—211 гг.), был архитектор Никомидиец, он же Томит [IPE, I2, № 174]. Это говорит о том, что и в упомянутое время в Ольвии, несмотря на ее более скромные, чем ранее, положение, размеры, богатство, все же работали профессиональные архитекторы. Несколько меньше такого рода лапидарных памятников найдено в Херсонесе. Здесь упоминаются храм Девы III в. до н. э. [IPE, I2, № 344], существовавший, по-видимому, и в первые века н. э., алтари Девы и Хер-сонаса на акрополе времени походов Диофанта [IPE, I2, № 352], различного рода небольшие алтари II—III вв. н. э. римских легионеров [Соломоник, 1983; № 6—8, 10, 11], фрагменты монументального алтаря Пасиада [IPE, IV, 87; Пичикян, 1984, с. 198 и ел.] и др. О наличии храма ионического ордера свидетельствует также фрагмент ионического архитрава с надписью [IPE, I2, № 595], а о сооружении малых форм, возможно, алтаря, посвященного Деве, небольшая дорическая капитель (сторона абака — 13 см) IV в. до н. э. [IPE, I2, 407]. Пожалуй, наибольший интерес представляет, однако, надпись первых веков н. э. на ионическом архитраве храма, посвященного Афродите, с указанием суммы пожертвования в размере 3 тыс. денариев [IPE, I2, 440]. Это, а также суммы пожертвований, указанные в надписях на колоннах [IPE, I2, 441, 442, 443, 446], позволило И. Р. Пичи-кяну попытаться определить примерную стоимость строительства храма в 5 тыс. денариев [Пичикян, 1984, с. 252].

Наибольшее количество лапидарных памятников с упоминанием различных сооружений обнаружено на Боспоре. Именно они донесли до нас имена трех архитекторов, живших в первой половине III в. н. э. [КБН, 1245, 1249, 1250, 1252] —Диофанта сына Неопола, Аврелия Антонина и Навака сына Ме-вака, а также архитектора Эвтиха, деятельность которого засвидетельствована под 335 г. н. э. [КБН, 1112; Круг-ликова, 1967, с. 193].

Судя по надписям в Пантикапее, существовали алтарь Артемиды Эфес-ской (Левкон I, 389—349 гг. до н. э.) *, храмы, посвященные царю Аспургу (23 г. н. э., дорический ордер) и богу Аресу (Савромат II, 173—210 гг. до н. э.) [КБН, 6а, 39, 63]. Упоминаются также пронаос храма первой половины II в. н. э. и храм второго десятилетия IV в. н. э. [КБН, 62, 66]. Первая из двух последних надписей, естественно, могла относиться и к храму, посвященному Аспургу или Аресу. Существовали в первые века нашей эры молельни и синагоги [КБН, 64, 70, 71, 73]. Упоминается также башня IV в. н. э. [КБН, 67].

На основании косвенных свидетельств, т. е. упоминания в посвящениях жрецов, И. Р. Пичикян предполагает существование на Боспоре храмов Аполлона в Пантикапее, Гермо-нассе и Фанагории, храмов Артемиды Эфесской в Пантикапее и Гермонассе [Пичикян, 1984, с. 152, 153] **. Существование на Боспоре, по крайней мере в Пантикапее, храмов Аполлона, учитывая распространенность культа этого божества в Северном Причерноморье и большое количество посвящений, разумеется, вполне реально. Это же касается и возможности существования храма Артемиды Эфесской. Однако вывод о строительстве на Боспоре нескольких соименных храмов на основании только косвенных упоминаний в надписях жрецов представляется недостаточно обоснованным.

Из эпиграфических памятников известны сооружения и в других, кроме Пантикапея, городах Боспора. ото храм 234 г. н. э. с прилежащим домом и оградой в Китее [КБН, 942], гимна-сий IV в. до н. э. и II в. н. э., молельня (Аполлона?) 16 г. н. э. в Фанагории [КБН, 991, 983, 985], храм Артемиды Агротеры середины IV в. до н. э. на Таманском п-ове [КБН, 1014]; храмы Афродиты Апатуре 105 г. н. э., ке-сарейон первой половины II в. н. э., а также башня времени Реметалка (131—153) в Гермонассе [КБН, 1045, 1050, 1052], храмы Афродиты Навар-хиды ПО г. н. в., Бога Справедливого II в. н. э. (ионический ордер), восстановление храма Фиаса Навклеров второй половины II в. н. э.*, молельня первой половины II в. н. э., восстановление снесенных стен на рубеже I—II вв. н. э. в Горгиппии [КБН, 1115, 1116, 1134, 1127, 1122].

Надписи отразили также бурную строительную деятельность во второй половине II — первой половине III в. н. э. в Танаисе, касающуюся в основном восстановления оборонительных сооружений. Из 18 известных строительных надписей только в двух говорится о восстановлении гражданских сооружений — комплексов агоры в 220 г. н. э. и источника в 236 г. н. э. [КБН, 1245, 1250], и ни в одной не упоминаются какие-либо храмы. Интересно и то, что в надписи, в которой говорится о восстановлении агоры, упоминаются имена сразу трех архитекторов, это позволяет предполагать, что в состав комплекса агоры входило не менее трех архитектурных объектов. В остальных надписях, в которых говорится о конкретных объектах, упоминаются восстановления стен (163 г., 192 г., 236 г., 296 г.) [КБН, 1242, 1243, 1249, 1250] и ворот (конец II — начало III вв.) времени Котиса III (227— 233 гг.), середины первой половины III в. н. э., второй половины II — начала III вв. н. э. [КБН, 1244, 1247, 1252, 1257]. Следует также отметить, что из четырех известных имен боспорских архитекторов три упоминаются в надписях Танаиса и один из них, Аврелий Антонин — четыре раза. Именно его имя связано с гражданскими и оборонительными сооружениями. Исходя из этого, можно предположить достаточно высокий уровень его профессиональной, и в частности военно-инженерной, подготовки. Последнее с учетом римского имени не исключает вероятности римского происхождения Аврелия Антонина. Напомним еще об одном архитекторе — Эвтихе, воздвигшем в 335 г. н. э. стену, надпись о чем была найдена на Цукурском лимане [КБН, 1112].

Как видно из сказанного, эпиграфические памятники позволяют нам судить о наличии десятков различного рода сооружений, реально существовавших в северопричёрноморских городах.

Нумизматические источники. Представлены буквально единичными образцами. Все они относятся к первым векам нашей эры и к Боспору. Это монеты Котиса I (68—69 гг.) и Евники (68—69 гг.), с изображениями пятико-лонного храма, а также Рескупорида II (68—92 гг.) и Савромата I (93— 123 гг.) с изображениями оборонительных сооружений — комплекса ворот [Зограф, 1951, с. 207; Карышковский, 1953, с. 179; Назаров, 1986] (рис. 2, /, 4). Изображения на этих монетах неоднократно подвергались интерпретации в работах различных исследователей. Общая их сводка и наиболее убедительное описание сделаны в работе В. В. Назарова (1986). Эти изображения представляют существенный интерес, поскольку, во-первых, дают представление об общем объемном решении фасадов изображенных объектов и, во-вторых, позволяют выявить важные особенности архитектурной северопричерноморской школы.

Статьи

Монографии